Алиса КлимоваВотъ Вамъ молотъ
Глава 1
Самостоятельный мужик Дмитрий Гаврилов неторопливо ехал по степи в родную слободу. Мысли его были печальны как трусца его более чем пожилого мерина. Чтобы уездный землемер Федулкин прирезал к участку три десятины никому не нужного сухого оврага, пришлось этому живоглоту пять рублей отдать. А пятерки — они в поле не растут!
В слободе об этом, конечно, никому рассказывать не стоит: овраг-то был прирезан хоть и из казенных земель, но всяко завистники найдутся. Нажалуются в волостное правление — и земличку-то и отберут. А если удастся года три деяние сие в тайне сохранить, то после уплаты второго поземельного налога земелька в собственности и навовсе останется. Не ахти какая земелька — а своя.
Федулкин же, гад, ехал впереди и распевал песни: радовался, что обобрал честного хрестьянина. Чтоб тебя, гад, громом стукнуло! Только откуда гром-то зимой?
Грома не было, но впереди, за холмом, куда только что скрылся Федулкинский возок, что-то полыхнуло — и до Дмитрия донесся вопль супостата: "Изыди, сатана!". Затем хлопнул хлыст, и удаляющийся визг землемера намекнул самостоятельному мужику, что за холмом что-то интересное случилось. Например, волк на Федулкина напал… А если и взаправду волк, то было бы неплохо его забить и шкуру забрать: линяют волки позже, шкура пока еще теплая, зимняя. И ее можно будет продать. Если волк большой, то рубля за три. А если белый волк… Белых волков в округе никто никогда не видел, но все с младенчества знали, что шкура такого защищает от сглазу, порчи и прочих напастей, а потому стоит очень дорого. Может даже пять рублей.
С этими мечтами Дмитрий завернул за холм — но волка не было. Вместо волка на снегу лежал странный человек, а перед ним чернела голая земля — как будто кто-то огнем полоснул. Точно, вон и трава еще дымится…
"Не иначе, как услышал Господь просьбу мою" — подумал самостоятельный мужик, — "хотя, ведь я же зла пожелал… а вдруг ее нечистый услышал и исполнил?". Но ведь все знают — с нечистым нужно сперва поговорить, душу запродать — тогда он желания и исполняет. Да и человек на Федулкина никак не походил. У человека, вон, лопата хорошая — а у землемера только мерная сажень с собой была. Лопату, конечно, прибрать надо, а человек — ну что человек, он же, по всему видать, помер.
Дмитрий Гаврилов соскочил с саней, взял — на всякий случай — в руку топорик, и с опаской направился к усопшему. Неожиданно мертвяк шевельнулся, поднял голову — и хрипло, но очень отчетливо, обратился в крестьянину по имени. Дмитрий от испуга, выронив топор, упал на колени и, судорожно крестясь, стал молиться…
Очнулся я от боли. Ощущения были такими, как будто на меня плеснули кипятком — причем на всего сразу. Только вот половина физиономии не так горела. Вдали кто-то кричал — наверное, молнии испугался — я же целиком сосредоточился на внутренних ощущениях. Понятно, когда тебя в кипяток макают, трудно сосредоточиться на чем-то ином. Сообразив, что половина морды не так болит просто потомку, что она лежит на снегу, я повернулся, чтобы в него легла и вторая половина. И одновременно с попыткой повернуться открыл глаза.
Мог бы и не открывать: засветка была такая, что все вокруг казалось белым. И только метрах в десяти смутно виднелся знакомый силуэт. Вроде как знакомый… Морде в снегу немного полегчало, и я попытался встать — но из этого ничего не получилось. Вдобавок я почувствовал нарастающую боль в спине — точнее, в самой нижней ее части. Поняв, что самому встать не получится, я заорал что было сил:
— Василич, мать твою так! Помоги же встать! А лучше — вези меня домой, что-то мне совсем хреново…
Заорать-то я заорал, но сил, как оказалось, у меня было маловато. Сознания я вроде бы не потерял, и даже чувствовал, как меня — очень неаккуратно — куда-то кладут, потом все закачалось и поплыло. Но я уже успокоился: сейчас привезут в больничку, добрый эскулап накапает в глаза и сделает укол в… совсем не глаза. И все будет хорошо. Потому что хуже быть уже не может.
В следующий раз я очнулся — или проснулся — уже в другом месте. И, судя по некоторым ощущениям, спустя довольно долгое время. Почему-то пахло кирпичами — красными, свежими — только что из печки. И было очень жарко. Болело у меня всё, но "некоторые ощущения" были столь сильными, что мне пришлось встать — после чего я попытался найти выход из того помещения, где находился. Попытался — потому что видно все было как сквозь очень плотный туман — или как сквозь белый полиэтиленовый пакет: два светлых пятна и что-то темное и коричневое вокруг.
Тактильные ощущения (я медленно передвигался, вытянув вперед руку и пытаясь что-то нащупать) подсказали, что одно из светлых пятен — окно, после чего я, двигаясь вдоль стены в более светлую сторону, вскоре нащупал и дверь. Странную дверь, сколоченную… из горбыля что ли? Ручку нащупать не удалось, но пальцы зацепили какую-то ременную петлю — и дверь открылась, внутрь. Что было за дверью мне увидеть не удалось. Точнее, не удалось разглядеть: все заливал ровный белый свет. Сделав шаг вперед, я понял, что это был не просто свет, а снег: почему-то я был разут и босые ноги снег распознали однозначно.
Я попытался позвать кого-нибудь, но на мой тихий оклик "й, люди, есть тут кто-нибудь" никто не отозвался, и мне пришлось поставить отметку прямо на снегу рядом с дверью: отойти от нее я просто побоялся, так как сам дом при моем странном зрении стал таять в белом мареве лишь только я сделал первую пару шагов от него.
Вернувшись в дом — причем я почти не промахнулся с дверью — я направился к тому месту, где лежал раньше: ноги меня все же держали с трудом. И с болью — после того, как сильнейший стимул действовать перестал, боль в моих ощущениях стала преобладающим раздражителем. "Раздражителем" — это просто слово такое, потому что ощущения были такие, как будто с меня целиком содрали кожу. Мелкой шкуркой, включая даже на… в общем, всю кожу. Медленно передвигаясь в "заданном направлении" — ориентировался я по положению двух окошек — я вдруг нащупал ногой что-то очень знакомое. Опять "нащупал" — это слово такое: несмотря на то, что шагал я очень медленно, мизинцем зацепил громыхнувшую коробку весьма и весьма. Вот правда грохот был очень знакомым — так гремел чемоданчик с инструментами, который я засунул в свой рюкзачок.
Это было уже хорошо: в рюкзачке, который я нащупал, точнее, в кармане рюкзачка у меня лежала "полевая аптечка". Куча разных таблеток, которые заботливо обеспечивала мамина подруга-медсестра и кое-что еще, что столь же заботливо запихивал в аптечку Василич. Когда приходится часто чинить машину, иногда нарываешься на горячие части мотора или выхлопной трубы — и тогда (если ожигаемую часть тела успел отдернуть вовремя) эта английская мазь становится очень полезна. Она, конечно, вовсе не от ожогов — но покраснение на коже проходит меньше чем за полдня, а боль уходит вообще через полчаса. Тюбик я нащупал и, раздевшись, начал аккуратно мазать горящее тело.
Вообще эта мазь продается в любой аптеке, только в большинстве — польского изготовления. Василич, пользуя мазь уже лет пятнадцать как, покупал только "оригинал", иногда переплачивая чуть ли не в пятеро. Потому что, "мазь гормональная, а поляки гормон крадут и эффект гораздо слабее". Не знаю, не пробовал — я Василичу в этом доверял потому что жглись мы очень часто. А сейчас эффект начал чувствоваться еще в процессе намазывания. Когда я снова оделся, ощущение ошкуренности всего тела уже почти прошли, и я, найдя лежанку, с удовольствием на нее плюхнулся и почти сразу уснул.
Проснулся я, услышав голоса: сразу несколько человек ввалились в комнату и о чем-то громко начали общаться. О чем — я не понял: мне все еще снился сон, в котором спиной я прислонился к горячей железной трубе и почему-то никак не мог отодвинуться. И разговаривающие люди поначалу показались мне персонажами этого сна. Вдруг я понял, что один, смутно знакомый мужской голос обращается теперь ко мне:
— Это вы Александр Волков?
— Да…
— Извините, не знаю по батюшке…
— Владимирович.
— Вы встать можете? А то тут чрезвычайно темно, я не могу вас посмотреть…
— Вы врач?
— Да, давайте-ка пройдемте сюда. Правда, сесть тут не на что… ну поставь ведро — обратился доктор к кому-то еще, после чего мягко посадил мена рядом с окном.
Попытался посадить: мена вдруг стало тошнить так сильно, что пришлось, оттолкнув доктора, выскочить на улицу — благо, я помнил, где тут дверь и как ее открыть. Упав на колени в снег, я попытался освободить желудок от того, что ему сильно не понравилось — но оказалось, что там ничего нет. Меня выворачивало буквально наизнанку, во рту появился вкус желчи… Когда на пару секунд меня отпустило, доктор приподнял меня и, сунув в руку какую-то кружку, приказал:
— Пейте, пейте всё!
Кружка была большая, и я почти успел выпить налитую в нее воду… После того, как меня вывернуло еще три раза, вдруг стало немного полегче и я смог кое-как подняться: стало очень холодно стоять на коленях в снегу. Доктор завел меня обратно в дом, усадил на какую-то деревянную подставку и начал осмотр.
— Давайте посмотрим, что тут у нас… эти пятна — они у вас раньше были?
— Доктор, я не могу сказать, я просто не вижу, о чем вы говорите. Все как в густом тумане, я только свет от тени различить могу — ответил я и вдруг понял, что сейчас "полиэтиленовый пакет" стал потоньше. По крайней мере у окна я уже различал стекло от подоконника.
— Так, откройте-ка, батенька, глаза пошире, повернитесь сюда… повернитесь к свету. Понятно… похоже, вы и глазки немного сожгли — но ничего страшного. Сейчас мы их промоем борной кислотой, и вам станет лучше. Эй, братец, у тебя чай спитой есть? То есть, кого я спрашиваю… у тебя чай в доме есть китайский? Понятно, тогда возьми вот двугривенный и бегом в лавку покупать. С собой я, к сожалению, борной кислоты особо не захватил, но вполне полезно будет и спитым чаем попромывать. А вы, — обратился доктор к кому-то еще — хоть у соседей каких самовар найдите, и по возможности чайник. На худой конец кружку…